Иосиф Бродский: Шведская музыка

«Стихотворная строка коротка, — писал И. А. Бродский, — на каждое слово в ней приходится… двойная или тройная семантическая нагрузка. Множественность смыслов предполагает соответственное число попыток осмыслить…» (Бродский И. А. Набережная неисцелимых.   М., 1992, с. 62).

Смысловая компрессия в стихотворениях Бродского принимает своеобразную языковую форму и выражается, в частности, в специфической конфигурации смысловой сетки текста. Одним из наиболее ярких примеров этого является стихотворение «Шведская музыка» из цикла «Осенний крик ястреба» (Бродский И. А. Форма времени.  Минск, 1992, с. 16).

1   Когда снег заметает море и скрип сосны 

2   оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз,

3   до какой синевы могут дойти глаза? до какой тишины

4   может упасть безучастный голос?

5   Пропадая без вести из виду, мир вовне 

6   сводит счеты с лицом, как с заложником мамелюка…

7   Так моллюск фосфоресцирует на океанском дне,

8   так молчанье в себя вбирает всю скорость звука,

9   так довольно спички, чтобы разжечь плиту,

10  так стенные часы, сердцебиенью вторя,

11  остановившись по эту, продолжают идти по ту

12  сторону моря.

Референциальные связи в стихотворении на первый взгляд кажутся предельно редуцироваными; читатель чувствует, что речь идет об отношениях двух людей, но какие речевые сигналы говорят об этом?

Есть лишь одна лексико-семантическая парадигма, в которой можно предположить метонимическую импликацию единого референта: глаза(3) – голос (4) – лицо(6). Это внешние проявления человека, и, значит, есть некий лирический герой, видящий эти глаза и это лицо и слышащий этот голос. Именно глазами скрытого лирического героя мы видим такой снегопад, как будто снег заметает море, так что весь внешний мир пропадает из виду; это его ушами слышим такую тишину, в которой скрип сосны, кажется, оставляет глубокий след, не менее осязаемый, чем колея от санных полозьев…

О заложнике мамелюка

• Мамлюки, или мамелюки (араб. — белые рабы, невольники),
• воины-рабы (из тюрок, а также грузин, черкесов и других
• кавказских народов в Египте), из которых была сформирована
• гвардия правителей династии. Мамелюк мог быть отпущен
• на свидание с семьей, если кто-то из родственников
• оставался заложником за него и расплачивался
• службой или даже жизнью в случае невозвращения.

В данном случае лицо и мир вовне как сообщающиеся сосуды: занесенная снегом морская синева  обнаружилась в глазах…

Но есть и другие человеческие проявления: молчанье(8) – сердцебиенье(10). Сердцебиенье может принадлежать лирическому герою, но вполне вероятно, что он чувствует сердцебиенье своего (своей) визави; молчанье, так много говорящее (в себя вбирает всю скорость звука), может быть обоюдным.

Функции референциальных связей переложены на связи синтаксические и особенно семантико-парадигматические; по поводу референта остается простор для предположений (глаза, голос, лицо —  это «Я»? «ты»? я и ты вместе? не я и не ты?).

Синтагматические связи в ряде случаев ненормативны (скрип сосны оставляет в воздухе след глубже…) и требуют дополнительного семантического обоснования. Поэтому основная нагрузка падает на чрезвычайно интенсивные и разнонаправленные семантические связи. Они таковы, что смысл едва ли не каждого словоупотребления и предложения по мере развертывания текста многократно дополняется и уточняется, не только приобретая новые оттенки, но иногда даже изменяясь кардинально.

Так, в первых двух строках актуализированы смысловые компоненты количественной и пространственной характеристики всех проявлений внешнего мира; здесь мелкая динамика времени (снег) побеждает и преобразует огромное пространство с его мощной динамикой  (заметает море), а нематериальный след звука (скрипа сосны) сопоставлен с материальным следом санных полозьев.

Упоминание синевы в третьей строке возвращает нас к началу  и актуализирует в первой строке уже другой смысловой компонент — «цвет» (белый снег заметает синее море); теперь в соотношении частей сложного предложения возникает смысл взаимной компенсации яркости жизненных проявлений природы и человека (когда синева моря убывает, синева глаз возрастает, когда скрип слышнее – голос безучастнее).

Далее идея взаимосвязи, взаимного дополнения и взаимной компенсации сама становится стержнем, связывающим текст; она эксплицирована в 5-6 строках. Здесь получает оформление противопоставление внешнего мира

• море [синева] –
• скрип сосны –
• мир вовне

и мира внутреннего

• синева глаз –
• голос –
• лицо

Лицо здесь явно вступает в соотношение одновременно с двумя рядами коррелятов:

в ряду глаза – голос – лицо —  сосредоточена идея внешних проявлений человеческих чувств, далее соотнесенная с сердцебиеньем как знаком внутренней жизни человека;

в корреляции  мир вовне – лицо мы, напротив, видим противопоставление личности внешнему миру.

Слово море, «отработав» идеи пространства (огромного пространства), побежденного временем-снегом, и синевы, перетекающей в синеву глаз, теперь, благодаря соотнесенности  с заметает и пропадая без вести из виду, реализует уже и традиционный комплекс символических смыслов, вступая в парадигму море — мир вовне.

Смысл каждой из последующих 7, 8, 9 строк дополняет сложившуюся концептуальную основу:

• …так моллюск фосфоресцирует на океанском дне (7),
• так молчанье в себя вбирает всю скорость звука (8),
• так довольно спички, чтобы разжечь плиту (9)…

Анафора так… так… так... выстраивает своеобразную пропорцию

• море –
• мир вовне –
• океанское дно

и

• лицо —
• моллюск,

заставляя нас увидеть материальный мир как толщу тьмы, отгораживающую малый источник света (моллюск фосфоресцирует) от большого Солнца.

Строка 8, развивая корреляцию лицо/мир вовне, в то же время актуализирует корреляцию молчанье (ничто)/вся скорость звука (всё).

Она же подготавливает читателя к актуализации  смыслового компонента «время», который был имплицирован еще в зачине (когда – скорость…); теперь пассаж довольно спички, чтобы разжечь плиту естественно ведет к смыслу «малый КРАТКОВРЕМЕННЫЙ ИСТОЧНИК большого ДЛИТЕЛЬНОГО ГОРЕНИЯ», продолжающему пропорцию

• лицо/мир вовне
• фосфоресценция моллюска/солнечный свет
• молчанье/ скорость звука
• спичка/плита

Итак, главная смысловая корреляция постепенно сместилась из пространственного измерения во временное, от материального к нематериальному, от внешнего к внутреннему (лицо – сердцебиенье).

В трех последних строках

• …так стенные часы , сердцебиенью вторя (10),
• остановившись по эту, продолжают идти по ту (11)
• сторону моря

семантическое поле времени распространяет свое влияние на все лексемы, вызывая актуализацию глубоко периферийных или «наведенных» смысловых компонентов. Так, в словоупотреблении сердцебиенье компонент «время» актуализируется наряду с компонентами «личное» (в корреляции с парадигмой море – мир вовне) и «внутреннее» (лицо — сердцебиенье).

Лексема море приобретает здесь значение не материально-пространственное, а абстрактно–временное. Более того, новый смысл этого словоупотребления (единственного в тексте лексического повтора!) ретроспективно проецируется на всю лексико-семантическую парадигму и позволяет уточнить смысл словоупотреблений море (1) и на океанском дне. Море (1) можно теперь осмыслить в плане количественно-пространственном, в значении «внешний мир», но также и в значении «причина, источник жизненных проявлений» по отношению к лицу: этого требует причинно-следственный оттенок синтаксических отношений между придаточной и главной частями предложения.

Океан в 7 строке добавляет к компоненту «пространство» координату «вертикаль» (толща воды, отделяющая фосфоресцирующего моллюска от солнечного света, истинного источника его свечения) и заменяет компонент «причина, источник» компонентом «препятствие, отделяющее внешний свет от внутреннего». Смысл «препятствие» включает океан в одну парадигму с лексемой стенные в 10 строке.

В 12 строке лексема море почти утрачивает семантический компонент «пространство», поэтому и символическое значение «внешний мир» заменяется смежным, но темпоральным: «жизнь».

Если лексическая парадигма море-океан-море меняет своё семантическое наполнение, то рядом мы находим пример противоположного явления. «Блуждающая» сема «причина, источник» перемещается на протяжении текста из одной лексемы в другую. Думается, это постоянное семантическое «движение» и обеспечивает «множественность смыслов» в стихах И. Бродского.

Первая редакция статьи опубликована под названием «Множественность смыслов»Иосифа Бродского в сборнике:  Проблемы современного изучения русского и зарубежного историко-литературного процесса: СамГПУ, Самара, 1996. с. (0,2 П.л.)

По условиям публикации надо было уложиться в две страницы. Я уложилась, но теперь статья застыла в свернутом виде и сама нуждается в интерпретации.  Распаковать смыслы оказалось не так-то просто, поэтому буду развертывать постольку, поскольку сама почувствую необходимость и сумею.