В организации доминантного смыслового потока в стихотворении А. С. Пушкина «Пророк» главную роль играет синтаксическая семантика. Основная (сквозная) линия смысловых повторов текста – причинно-следственная. Она имплицирована на синтаксическом уровне и на уровне текстовых связей. Синтаксические структуры предложений, сочинительные соединительные либо бессоюзные, насыщены каузативной семантикой. Обратимся к тексту.
- Духовной жаждою томим,
- В пустыне мрачной я влачился, —
- И шестикрылый серафим
- На перепутье мне явился.
- Перстами легкими как сон
- Моих зениц коснулся он.
- Отверзлись вещие зеницы,
- Как у испуганной орлицы.
- Моих ушей коснулся он, —
- И их наполнил шум и звон:
- И внял я неба содроганье,
- И горний ангелов полет,
- И гад морских подводный ход,
- И дольней лозы прозябанье.
- И он к устам моим приник,
- И вырвал грешный мой язык,
- И празднословный и лукавый,
- И жало мудрыя змеи
- В уста замершие мои
- Вложил десницею кровавой.
- И он мне грудь рассек мечом,
- И сердце трепетное вынул,
- И угль, пылающий огнем,
- Во грудь отверстую водвинул.
- Как труп в пустыне я лежал,
- И бога глас ко мне воззвал:
- «Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
- Исполнись волею моей,
- И, обходя моря и земли,
- Глаголом жги сердца людей».
В первом предложении (1–4 строки) сочинительная конструкция имеет несомненное результативно-следственное значение (я жаждал и он явился).
Аналогичная конструкция есть и в следующем предложении (9–10):
- Моих ушей коснулся он (действие-причина)
- И их наполнил шум и звон… (результат-следствие)
Но здесь конструкция с результативно-следственным значением многоступенчатая: будучи в принципе закрытой, она в данном случае имеет продолжение после двоеточия (11–14 строки): - И внял я неба содроганье (следствие…)
- И горний ангелов полет,
- И гад морских подводный ход
- И дольней лозы прозябанье.
Двоеточием разрушается перечислительность, которая неизбежно возникла бы из-за повторения союза «и»; с его помощью конструкция сближается с бессоюзной, опять-таки причинно-следственного значения. Эта тройственная союзно-бессоюзная структура, как кода, завершает трехзвенную цепь причин и следствий: между двумя названными конструкциями расположена еще одна, бессоюзная структура с причинно-следственным значением (5–8 строки):
- Перстами легкими, как сон,
- Моих зениц коснулся он: (действие-причина)
- Отверзлись вещие зеницы, (следствие-результат)
- Как у испуганной орлицы.
Таким образом, семантикой каузативности наполнены 14 из 30 строк стихотворения (они выделены жирным шрифтом), что заставляет и весь текст воспринимать в свете причинно-следственной обусловленности.
Вместе с тем, высокая степень актуализированности этого мотива обнажает и его незавершенность, а именно отсутствие первопричины жажды и конечной цели всех изображаемых деяний. Возникшая лакуна создает напряженность, заставляя читателя домысливать конечную цель божественного императива, приписывать стихотворению обличительный смысл, на наш взгляд, не вполне обоснованно. И действительно, утоляя терзающую человека духовную жажду, посланец небес наделил его неким сверхзнанием. Чтобы понять причинно-следственную обусловленность дальнейших действий Серафима, надо перейти на другой, семиотический уровень смысла.
Серафим – не просто ангел; он – олицетворение одновременно змеи и огня: серафимами назывались изображенные на дохристианском жертвеннике языки пламени в виде змей. С этой точки зрения следующее действие серафима логично завершает триединое деяние мудрыя змеи: утолив духовную жажду сначала знанием, а затем пониманием, змея не останавливается на этом (а ведь первоначальная цель исчерпана!) и наделяет будущего пророка еще своим мудрым жалом вместо празднословного и лукавого человеческого языка.
Но на этом оказывается исчерпанным еще один уровень смысла и приходится двигаться вглубь: во-первых, потому, что следующее действие обосновано уже не «змеиной», а «огненной» сущностью Серафима; а во-вторых, жало вообще не является органом речи – это у змеи (в отличие от пчелы) скорее орган поиска пищи. Эстетическая связь слов жажда (1) – жало (18) – жги (30) подтверждается тем, что они несут единый звуковой образ: звук ж есть еще только в одном слове из всего стихотворения – звуковой «тени» жала – вложил.
Итак, жало – для того, чтобы жалить, глаголом жечь, что функционально оправдывает замену языка жалом.
С другой стороны, чтобы понять логику следующего действия Серафима, нам придется принять и связь «жало» – «жаждать». Появление жала совершенно не мотивировано как ответ на жажду; оно не мотивировано и змеиной ипостасью Серафима: в связи с жаждой выступает на первый план его огненная сущность. Но если мудрость змеи кажется достаточно логичным ответом на духовную жажду, то появление огня требует дополнительной мотивировки. Чтобы увидеть ее, необходимо обратиться к лексико-семантическим корреляциям. Лексема «жажда» без дополнения означает «потребность в питье» и лишь с обязательным дополнением (жажда чего-л.) может означать «сильное желание, потребность в чем-л.». В данном случае отсутствие дополнения отчасти компенсируется определением духовной, но лишь отчасти: корреляция жаждою … в пустыне актуализирует значение «физическая жажда, потребность в питье». Таким образом, контекст стимулирует реализацию обеих семантических потенций, в результате чего возникает внутрисемемная смысловая оппозиция «физическое – духовное», актуализированная в целом ряде словоупотреблений:
- жажда (1) – духовная, но м.б. и физической;
- пустыня (2) – физическая или духовная?
- перепутье (4) – перекресток или выбор пути? встреча человека и Серафима;
- явился (4) – появился или привиделся?
В индивидуальном тезаурусе А.С. Пушкина известны обе пустыни – духовная (Тогда, не правда ли, в пустыне, / Вдали от суетной молвы / Я вам не нравилась…) и физическая (В пустыне чахлой и скупой, / На почве, зноем опаленной…).
Духовная сущность Серафима и его деяний заставляет весь сюжет воспринимать в регистре (фрейме) духовного. Но остается ассоциация пустыня – [зной] – жажда как импликация недостающей причины жажды, ПЕРВОПРИЧИНЫ всей цепи уже рассмотренных причин и следствий. В то же время очевиден градационный ряд
- Перстами легкими , как сон ,
- Моих зениц коснулся он… (5–6) –
- Моих ушей коснулся он… (9) –
- И вырвал грешный мой язык… (16) –
- Вложил десницею кровавой (20) –
- И он мне грудь рассек мечом (21) –
- Как труп в пустыне я лежал (25).
В этом ряду мотив физического, плотского явно нарастает. Тем самым не только подчеркивается реальность страданий человека, превращающегося в пророка, но и поддерживается семантическая линия физической жажды и ее физической причины.
Только актуализация причинно-следственной связи между зноем пустыни и жаждой лирического героя может объяснить и оправдать последнее деяние Серафима: наделив будущего пророка ОРГАНОМ жажды в виде жала, он наделяет его также и внутренним постоянным ИСТОЧНИКОМ жажды, которым должен стать угль, пылающий огнем, вместо сердца.
Благодаря ассоциации
- пустыня [зной, жар] –
- жажда –
- огонь –
- жги [вызывай жажду],
имплицирующей ЦЕЛЬ божественного императива, вся смысловая конструкция приобретает завершенность кольца. Первопричина смыкается с конечной целью, а процесс распространения духовной жажды становится бесконечным.
Смысловая глубина стихотворения «Пророк» (потенция понимания зноя, «физического» дискомфорта как первопричины духовной жажды и жжения (жги сердца) как средства достижения конечной цели – пробуждения духовной жажды многих людей) обеспечивается распределением смысловых функций между лексико-семантическим и семантико-синтаксическим уровнями, а также двойственной актуализацией словесного ряда «жажда – пустыня – явился – перепутье».
Значительную роль в смысловой структуре текста играет логическая лакуна – умолчание о первопричине и конечной цели на фоне лингвистической семантики каузативности, пронизывающей весь текст.
Изучение арсенала семантических структур, оставленных великим поэтом, может стать началом нового направления когнитивной поэтики. В стихотворениях Пушкина мы находим разнообразные модели лингвосемантической организации и способы взаимодействия ее с экстралингвистическими смыслами, различные способы смысловой компрессии. Неизменным остается принцип комплексной актуализации многокомпонентного лексического значения.
Такая актуализация не приводит к расщеплению чувственно воспринимаемого образа, не создает границ между изобразительным и когнитивным аспектами смысла текста. Недоступное пониманию неподготовленного читателя остается для него «невидимым». Поэт остался в памяти народа «легким» и «простым»; он не отпугивает глубокомыслием и не навязывает того умственного труда, который необходим для извлечения глубинного смысла текста. Литература ХХ в. не всегда обладает этой защитной легкостью; многие произведения ставят читателя перед необходимостью либо предпринять усилия для интерпретации текста, либо признать свою несостоятельность. Возникает понятие «заумь» как защитная реакция читателя, права которого на получение эстетического наслаждения, суггестивного гармонизирующего воздействия произведения словесного искусства нарушены.
В драматической истории России ХХ в., вероятно, можно усмотреть и такой аспект, как разрыв культурного континуума, произошедший в начале века. В частности, эстетическое осмысление действительности в художественной литературе и смысловая компрессия в текстах, например, И. Бунина достигают такого уровня, который абсолютно недоступен и непонятен большинству читателей и получает более или менее достойную интерпретацию только в наши дни.
Результатом возникшей ситуации явилось разделение русской литературы на две. В советской литературе приветствуется ясность, простота и доступность, а мастерство словесного искусства должно быть скрыто; будучи замеченной, виртуозность поэтического мастерства осуждается как «формализм». В литературе эмиграции и так называемой «внутренней эмиграции» тенденция углубления смысловой компрессии развивается и достигает высочайшего уровня в прозе В.В. Набокова, Е. Замятина, поэзии Б. Пастернака и И. Бродского.
*********************************
Что-то у меня ссылка не получилась, поэтому здесь:
***Впервые эти существа были упомянуты в Числ. 21:6 как seraphim nahash («огненные змеи»), которые внезапно напали на евреев в пустыне и жалили их. Создается впечатление, что речь идет о чем-то вроде огнедышащих летающих драконов. https://svardat.wordpress.com/2016/01/29/seraphim/
Языкознание и теория текста 
Great rread thanks
НравитсяНравится